Как мы говорим о биотехнологиях?

Мы думаем, что в борьбе против генной инженерии очень важно внимательно посмотреть как привлекательность этих технологий взращивается в общественном сознании. Какой образ используется для описания генетических процессов? К каким потайным надеждам и страхам людей аппелируют генные инженеры? Кто верит в генную инженерию и почему? В настоящей статье Штефан Гене и Ренате Лоренц пытаются разобраться, как мы говорим о гене и биотехнологиях, как их искусственно создаваемая привлекательность маскирует фундаментальные недостатки этих технологий, получение прибыли и социальный контроль в результате их внедрения.

(Ольга & Ален)

---

Прочитай меня

A

B

C

Далее, телепередача концентрирует внимание на калифорнийской компании АМГЕН (AMGEN), которая уже испытывает шесть генетически модифицированных фармацевтических продуктов. Самая крупная прибыль -- ожидается около 350 миллионов долларов оборота -- должна быть получена от производства человеческого фермента "Эпо"("Epo") с помощью генетически модифицированной бактерии. Компания АМГЕН использует свое информационное преимущество -- она заключила консультативные контракты с 12 профессорами различных университетов Соединенных Штатов. Телепрограмма отметила, что 60 ученых Гарвардского университета самостоятельно представляют 33 биотехнологические компании.

D

E

*

Сегодня в понятии "генная инженерия" пересекаются два конфликтующих мира идей: чистых, эффективных, точных представлений о новых технологиях из компьютерной сферы, снова появившихся в генных технологиях как "код", "сообщение", "копия" -- то есть, арсенал свободного от помех + нематериального функционирования. Но генная инженерия ассоциируется также с другой областью: болезни, беременности, рождение, смерть. Пока последняя ассоциируется с продолжительностью, усталостью, истощением, страхом, сопротивлением тела, технологии в потребительском секторе ассоциируются со скоростью, точностью, индифферентной безболезненностью. Слово "генная инженерия" соотносит две области одна к другой. Понятие "здоровье" выполняет фунцию посредника между двумя" путями эксперементирования": как товар [фармацевтическая и косметическая продукция; прим. пер.], здоровье обещает выход из социально более табуированной зоны "телесных ограничений" и путь в фантом суверенного существования как потребителя.

Каждый из нас проходит через предопределенные обществом идеологические образцы, которые воплощены в (био-) технологиях: либо ловится на приманку технологически последовательных ожиданний счастья, либо реагирует скептически, либо совсем отрицает. Очевидный экономический интерес фармацевтической промышленности в выпуске препаратов нового типа должен навязать этот новый вид товаров, то есть, должен развить новые формы приспособления к покупателю/пациенту. Каких размеров может достичь такое приспособление на основании разработки привлекательных технологий, в настоящий момент тестируется через современное увлечение биологическими и коммуникационными технологиями (internet, и т.д.). Люди не беспомощно подвергаются этому -- хотя бы только потому, что предыдущие попытки, позволившие другие заманчивые формы (" джут вместо пластика "), стали неотъемлемой частью ряда социальных инструментов. Это находит свое продолжение на уровне сопротивления авторитарным жестам медицины (и достигается на всем протяжении широким распространением альтернативной медицины + обратным поворотом в интеграцию этого критического потенциала в "окно" капиталистического выбора товаров). Такис образом, вынужденная необходимость в новых коммуникационных технологий и их перевес над био-технологиями приводит к недооценке широты противоречивых элементов (кибер-панк, эко-техно, хиппиизм), содержащихся в этой размытой парадигме культуры ('техно-культура') (см. "Странная погода" Эндрю Росс, 4). Это зрелище принуждений и навязываний затмило другую линию развития: научных рассуждений или длинную хронологию попыток критиков раскрыть эти рассуждения (например, эпистемология с Кангалхем, социология знания с Гернот Бэмэ + критика науки феминистами).

a

В этом конкретном примере историческое разделение между общественными и естественными науками ("две культуры") привело к неловкому положению, где последние провозглашают свою приверженность к объективным фактам, тогда как первых рассматривают как продукт размышлений об этике и смысле. Даже если научная теория хорошо понимает, что такое разделение уже само по себе не объективно и что наука обязана своей "научностью" именно и прежде всего ментальным, психологическим и социальным факторам (5), на практике все "ненаучные" аргументы объявляются "эмоциональными", то есть, субъективными и относительными. Госпожа Гербург Тройш-Дитер в программе Art указала на противоречие между риторическими заявлениями о безопасности биотехнологий и их метафорами о "спасении". Такая аргументация в пользу биотехнологий может претендовать на объективность не более, чем, скажем, тезис о компьютерной логике живой клетки. В обоих случаях вводятся доопытные предварительные установки. Эти слабые места легко обнаруживаются. Становится не по себе, когда видишь, как в программе Aart, тройш-дитеровские доводы получает симпатию, даже одобрение, но это явно относится только к их качеству как эмоции (ведущий "впадает" в пафос и думает, что он заодно с Тройш-Дитер, когда отмечает как важны эмоции в таких дебатах), и таким образом, отрицается серьезность аргумента.

b

Гербург Тройш-Дитер прокомментировала в тексте (6), изображение спичечной коробки,используемое также на выставке в Базеле, вместившей полный человеческий наследственный материал (то есть, ДНК всех клеток организма): согласно этому изображению, удивительно небольшое количество вещества ответственно за развитие всех функций тела. Остальная часть организма, как нечто второстепенное, исключается из рассмотрения. Тем самым исключается из рассмотрения и обратное влияние психологических, социальных и химическых факторов на наследственный материал. С философской точки зрения ДНК, согласно такому представлению, становится субъектом.

На выставке "лаборатория" (часть 3) занимает промежуточное положение между представлением наследственной модели и обсуждением прикладных программ. Фактически, экономический успех применения имеет обратную связь с лабораторией и обеспечивает финансирование дальнейших научно-исследовательских проектов. Разграничивая понятия "фундаментальная" и "прикладная" наука, Брюно Латур описывает тот факт, что лаборатория является своего рода реальной и символической границей для совпадающих, конфликтующих и промышленных интересов, которые, однако, не нашли выражения в отчетах по результатам исследований. (7) На выставке лаборатория представлена только в виде смонтированого оборудования. Отношения влияния власти, осевшие там, не явились частью презентации, и, следовательно, ушли от критики.

c

d

e

Художественная работа, запланированная для Гарвардского университета, живые организмы, размещенные на дисплее (как в первоначальном проекте художника) или окончательно продемонстрированная ДНК выполнили свою эстетическую роль посредством игры с невидимым, не-графическим: рассматривая организмы, никто не заметит, что ДНК, находящаяся внутри них, кодирует лишь для "красного словца". Но точно такое невидение относится и к знанию о нем, которое "возвышенным образом" эстетически прославлено в этом проекте. Вдобавок к этому, определение ДНК как формы коммуникации слепо предполагает социальный проект обработки ДНК как таковой.

Хотя в этом проекте столкнулось "две культуры", их соприкосновение было необходимым лишь для подтверждения подразумеваемого разделения: в такой форме им нечего сказать друг другу.

ДНКака

Эта центральная позиция генной инженерии в промышленном применении достижений биологии-химии-биотехнологии определяется тем, что генная инженерия задумана работать при условии, что организмамы сами являются активными производителями, в частности, при росте, то есть, делении клеток.

Генетика, наука о наследственности, не нова; тот факт, что признаки наследуются, очевидно подтверждается фамильным сходством. История генетических исследований -- от экспериментальной начальной стадии до явного прорыва открытием двойной спирали -- сложна и неоднозначна. Экспериментальная сторона генетики, ориентированная на мутации, особенно интересна; попытки теоретически подразделить элементы наследственности и разработать соответствующие методики к ним сделали качественный скачок в 1927 г., когда Герман Дж. Мюллер сделал вывод на основе экспериментов с фруктовой мушкой дрозофилой, что клеткой как вместилищем наследственной информации можно манипулировать и такое вмешательство не обязательно приводит к гибели клетки. Это было скорее случайностью, когда он обнаружил, что радиоактивное облучение зигот дрозофилы провоцирует различные отклонения, в частности, появление конечностей на несвойственных им местах. Такие мухи были жизнеспособны и передавали потомству аналогичные изменения. С штампом "нормально"-"ненормально" (8) в руках, на этой стадии удалось доказать только возможность вмешательства в развитие мухи. Мюллер и уже значительный круг ученых сделали предположение, что в дальнейшем такое вмешательство может стать направленным.

Правдоподобность модели двойной спирали -- то есть, ее успех в научном мире -- сняло познавательные противоречия и объединило разрозненные подходы других исследователей и групп (как, например, "фаговая группа" Макса Дельбрюка); в принципе, т. е., на уровне модели, то, что происходит в клетке, теперь кажется поддающимся объяснению. Точно такие модели генетической активности, представленные на всех уровнях коммуникации являются проблематичными сами по себе с их однообразной техничностью, перегруженной значением. Повторять все это здесь -- означало бы еще раз перепеть схему жизненных процессов языком техники. Бесконечные метафорические описания "программы", "строительных блоков", носителей "алфавита жизни" несут, кроме представленного (но никогда не исполненного) детермениэма клеточных процессов, также реификацию (обработка абстракции как реальной вещи) того, какой жизнь предполагается быть. В то время как жизнь, рост, смерть как субъективные факторы переживаются [ субъектом, прим. пер.] сеорее как туманные + противоречивые, фантасмагорическая субстанция, которая -- полностью схваченная -- предполагает воплотить решенную загадку жизни, -- сейчас направлена на субьета. Может быть факт, что мечты о реификации истины (Золотое руно , Грааль [из древнегреческой и христианской мифологий, прим, А.К.]) проглядываются, слишком тривиален для того, чтобы иметь большее значение.

Модель двойной спирали ДНК описывает хромосомы как длинные цепочечные молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты. Согласно модели, такая молекула состоит из двух нитевидных последовательностей азотистых оснований, обращенных друг к другу и взаимно спирально закрученных. Специфическая последовательность оснований (их 4: аденин (А), гуанин (Г), цитозин (Ц) и тимин (Т)) и определяется как "генетический код" или "алфавит для построения всех важнейших веществ". Основания связываются по принципу комплементарности: А всегда напротив Т, Г -- Ц. Построение новой двойной спирали в процессе клеточного деления описывается таким образом, что две цепочки разделяются и к каждой достраивается новая -- из комплементарных оснований. Таким образом, говорят об идентичных копиях.

"Ген" -- это фрагмент ДНК (состоящий примерно из 1000 пар оснований), ответственный, как считается, за сборку определенного белка. Схема этого процесса, называемого транскрипцией, следующая: на таком фрагменте еще раз достраиваются комплементарные основания, но тимин в данном случае заменяется урацилом. В результате образуется так называемая "информационная РНК". иРНК перемещается из клеточного ядра в цитоплазму, где происходит сборка белка на рибосомах (трансляция). В этом процессе так называемый триплет, последовательность из 3 оснований иРНК, соответствует одной аминокислоте белка. "Уриверсальность" [ "генетического кода" выводится прежде всего из того факта, что соответствие данного триплета данной аминокислоте описано как общее для всех живых форм. Множество белков, состоящих из аминокислот, участвует как важнейший компонент в различных жизненных процессах.

Верно ли описание клеточного деления? Этот вопрос поставлен некорректно. Безусловно, "есть что-то" в клетке, что может быть описано таким образом; если бы это было не так, невозможны были бы эксперименты. Но: по каким критериям определяются категории, проводятся линии раздела, решается, что следует отбросить как не относящееся к делу? Потому что описанный здесь материал может также анализироваться и по другим параметрам, в соответствии с другими критериями, если все уже не было установлено экспериментальным набором (подготовка и подбор специалистов, финансирование, используемая аппаратура, доступ в лабораторию, формулировка исследовательской цели и т. д.).

Под этим углом зрения технологический подход в сущности не лучше , чем, например, подход натуропатической медицины, но и не хуже. Различные "школы" приводят примеры экстраординарных решений своего подхода + всегда указывают также на особенно яркие примеры провала других "идеологических" подходов. Вопрос, который поднимается как политический в этом контексте, -- в какого рода непрерывности + с какой тенденцией подбираются факты (например, историческая непрервность биологизации и евгеники). Однако, в более узком смысле, эти модели должны оцениваться по тому, какую роль они отводят субъектам. Детерминистская картина особенно тщательно приспособлена к тому, чтобы не давать субъектам фактически никакой свободы в движении к интерпретации своего собственного состояния + предотвратить реакцию, исходящую из этой интерпретации: субъект сталкивается с механизмом, при котором лечение возможно только при помощи медицинской системы.

Принятие модели двойной спирали привело к формулированию так называемой "центральной догмы", в соответствии с которой геном определяет индивидуальные черты и свойства организма (ДНК -- матрица для РНК, РНК -- для белка), но сам не подвергается влиянию в свою очередь. Наследственный материал, находящийся в соматических клетках, таким образом, обуславливает жизненные процессы, под воздействие каторых он в свою очередь не подпадает.

"Центральная догма" многократно подвергалась сомнению, но тем не менее она до сих пор "не сдает позиции". С эпигенетическими функциями, влияющими на экспрессию генов, согласно американскому молекулярному биологу Рихарду. Штроману, таким образом, не считаются: "Давайте представим, что сто генов "задействовано" в болезнях (таких, как гипертония или рак, например), это не такое уж нереаотное колличество. Эти гены кодируют сто белков, часть из которых является ферментами, так что мы имеем эпигенетическую сеть из сотни протеинов, множества биохимических реакций и их продуктов. Это система, которая измененяется каждую минуту под влиянием сигналов, исходящих из организма и внешней среды, и воздействует на ДНК через различные компоненты, контролирует таким образом экспрессию и не-экспрессию генов". (9)

Генная терапия

Для генной терапии необходимо поддерживать "центральную догму", потому что в отличие от лабораторных культур, для которых достаточным является то, что часть произвольного большого числа клеток реагирует на манипуляции, как того хотят ученые, применительно к человеку хочется ожидать большей специфичности, для пациента недостаточно знать, что некоторый процент поддается лечению, для индивидуума главное, чтобы терапия была успешна для него.

"Генная терапия" разрабатывает различные методы, которые позволят, как предполагается, предотвращать и лечить болезни при помощи направленных модификаций человеческой ДНК. Этого пытаются достичь главным образом посредством перестановки генов с целью контроля за присущими организму функциями -- например, синтезом недостающего фермента или восстановлением иммунитета, как в случае рака. Введение фрагментов ДНК в клетки тела должно производиться при помощи генетически измененных вирусов или физических методов. Но эти процедуры могут быть успешными лишь с клетками, способными к делению. Большинство дифференцированных клеток тела утратило такую способность, поэтому генноинженерное вмешательство должно повторяться многократно по мере отмирания клеток и должно воcстанавливаться новыми. Генная терапия также нуждается в адекватных носителях, так наз. "генных такси ", при помощи которых генетический материал будет представлен в клетке. В большинстве случаев используются ретровирусы. Они инактивируются, чтобы исключить (что не всегда можно гарантировать) размножение вируса в инфицированных клетках, что может, в частности, привести к появлению неизвестной инфекции или к бесконтрольному распространению вируса в организме. Проблемы возникают также из-за того, что вирусы могут размножаться в клеточных культурах и это приведет к генетическому "загрянению". Более того, возможно, что вирус, использумый как вектор, иннактивируется иммунной системой. Нельзя также гарантировать, что вирус-вектор достигнет места назначения и не попадет случайно в другие клетки. (ср. Вэсс (Wess), 10) До сих пор не было случая излечения или явного улучшения состояния больного от применения генной терапии. Сообщения о первой в мире успешной усовершенствонной терапии, проведенной группой под руководством У. Ф. Андерсона и М. Блезэ -- с двумя детьми, страдавшими АDА-дефицитом, редкой формой иммунодефицита, -- долго обходили молчанием тот факт, что "успешно излеченные" дети продолжали получать медпрепараты; при снижении доз их состояние снова ухудшалось и уменьшалось фиксируемое количество Т-лимфоцитов. Также в США, к пациентам с признаками муковисцидоза применялась соматическая генная терапия, при которой аденовирусы использовались как вектор и вводились через нос с аэрозолем. У 5 из 12 пациентов введенные гены не обнаруживались, еще у 5 -- фиксировались только в нескольких клетках, пятеро слегли с пневмонией (ср. Раубух (Raubuch), 11) Рихард Штроманн отмечает, что в лучшем случае 2% человеческих болезней имеют смысл как мишени для генной терапии, тогда как все остальные обусловлены комплексным взаимодействием многих генов и внешних факторов. Но даже "моногенетические", т. е. спровоцированные одним геном болезни невозможно объяснить простой моделью двойной спирали ДНК и "центральной догмой", говорит Штроманн, оглядываясь на свой собственный 20-летний опыт исследований мышечной дистрофии (усыхания мышц). "Возьмем, например, ген BRCA-1, так называемый ген рака молочной железы: на данный момент обнаружено больше сотни мутаций у данного гена, но нет корреляции между мутациями и симптомами. То же касается муковисцидоза. Это значит, что даже моногенетические болезни, для которых существуют линейные модели -- здесь ген как причина, там болезнь как результат, -- не линейны). Будет ли в результате мутации образовываться дефектный, нормальный продукт, или что-то промежуточное, -- зависит от стечения многих обстоятельств, генетических и внешних факторов (их комбинации); и практически невозможно прогнозировать эти элементы модуляции и регуляции". Здесь Штроманн оспаривает утверждение, бытующее в генетике человека, о том, что наследственные факторы и факторы среды дополняют друг друга и могут поэтому логически быть отделенными друг от друга.

Ожидания от генной терапии основываются на возможности предоставления на рынке ряда совершенно новых средств лечения. В частности, реальным может стать патентирование методов лечения, что до сих пор не допусколось. Дело в том, что Европейская Патентная Конвенция исключает только патентование лечения тела человека; геннотерапевтическое воздействие, однако, допустимо к временно выделенным из тела клеткам. Эти экономические факторы также затрагивают весь спектр пренатальной диагностики, развитой на данный момент, например, предсказание болезней, симптомы которых (еще) не проявились. Предсказательная диагностика применяется пренатально, т.е., плод проверяется на наличие определенных генов, чтобы убедиться, что ребенок не родится с так называемыми наследственными болезнями или инвалидом. С тех пор как тесты стали доступными, каждая беременная женщина принуждалась сделать выбор -- независимо от того, будет ли она пользоваться ими или нет. Как только женщина становится старше, или если болезни, признаваемые наследственными, отмечались в семье, лечащий врач (но также и представители журналах, телевизионных программах и др. -- будут рекомендовать ей воспользоваться тестом). Доступность тестов создает безвыходную ситуацию: игнорирование тестом ложится бременем на отвественности на женщину точно также как и его прохождение. -- получается, что она оказывается "между двух огней".

Тесты создают условия для "евгенической" практики, основанной на экономических критериях. В Украине медико-генетическое распоряжение от 1993 г. предписывает всем беременным женщинам проходить несколько пренатальных анализов. Как сообщает WoZ (ВоЦ ) 8/96. [WochenZeitung ( ВохенЦайтунг ), еженедельная газета Цюриха, Швейцария, прим. А.К.] представители местных властей чернобыльского региона открыто заявляют, что беременности с аномалиями плода должны прерываться, т. к. государство не имеет достаточно средств для заботы об инвалидах.

Еще одна область применения предсказательной диагностиностики -- "генетический тест" для взрослых: выявление и устранение наследственных заболеваний типа муковисцидоза или хореи Гентингтона. Начиная с США, на рынке появляется все больше тестов, призванных оценить "предрасположенность" к многостепенным заболеваниям, таким как рак. Оспаривая возможность предсказания функций организма по анализу генома, Рихард Штроманн приводит тот аргумент, что эпигенетическая система поддается адаптации и часто может просто компенсировать генетические модификации как мутации. "Возможно разрушение целой сети, возможно она реагирует ппосредством включения других генов, или может она только производит другие протеины для того, чтобы компенсировать дефективный ген. ...Возьмем гипертонию. У крыс обнаружен ген, мутация которого приводит к гипертонии. Соответствующий ген есть у человека. Оказывается, 5 или 10 других генов компенсируют ущерб от его мутации. Наша генетическая система избыточна, скажем так, и поэтому независима от дефектов. Конечно, это кошмар для генной диагностики, при всех подходах предсказания".

То, что лицо, имеющее ген гипертонии, ею не заболевает, по логике генной диагностики -- "исключение из правила". Исключение должно так или иначе подчиняться правилу (или через уточнение правила, или при помощи слова "пока" -- у человека, мол, пока не обнаружены симптомы гипертонии + если он умрет, скажут, что смерть наступила до того, как болезнь проявилась), или теорию придется отвергнуть. Как бы там ни было, область, которая нуждается в регулировании, существенно соотносится с тренингом регуляции, чтобы предложить гомогенность даже там, где индивидуальный опыт часто показывает несостоятельность правила: как часто мы слышим об ошибочных диагнозах, сколько смертельных заболеваний + причины + возможные способы лечения остаются неизвестными; не говоря уже о фундаментальной неспособности классической медицинской науки справиться со СПИДом и большинством форм рака. Но упрекнуть медицину следует не за неудачи, а за то, что она скрывает свою беспомощность и мешает рассмотрению области болезней как более комплексной.

Социалистический Коллектив Социалистов (СПК) в Гейдельберге -- представляют историческую позиции + попытку, имевшую место, начиная с 70-х годов, рассматривать "болезнь как оружие" -- теоретически + практически. Создание коллектива пациентов сопровождалось прозрением, что болезнь не может быть описана независимо от тех капиталистических условий, в результате которых она появляется, и под которыми ее нужно рассматривать как вид сопротивления этим условиям или попытку уйти от них. Неосведомленные больные, пишет Жан-Поль Сартр в статье о СПК, ставятся медицинским "полицейским" вне законов общества посредством лишения их самых элементарных прав. Потом лечащий врач продолжает изолировать больных, как если бы расстройство здоровья было преступлением заболевшей личности. "Потом, -- пишет дальше Сартр, -- он (врач) оценивает, у каких больных есть общие симптомы, изучает разные формы поведения, которые являются только внешними проявлениями, -- и связывает их друг с другом. Таким образом, больной изолируется как больной и классифицируется как относящийся к определенной категории, где хотя и находятся другие больные, они не могут иметь с ним никаких социальных отношений", поскольку они рассматриваются как частные случаи этой категории. Поэтому солидарность исключается, и коллективные социальные причины болезней не видны. Поэтому СПК не делает различия между врачом и пациентом. Потому что это разделение всегда приводит к тому, что врач видится как "означающий", а пациент, изолированный и лишенный прав, -- как "означаемый", и поэтому делается несчастным объектом. Но каждое лицо может быть в одно и то же время и "означаемым" и "означающим". СПК старается избегать толкования болезней, то есть их анализа по существующим правилам. Вместо лечения как формы реинтеграции в общество, они (СПК) предлагают солидарность и атаки пациентов против общества. В расширенном смысле цель в том, чтобы придать ситуации, которая ведет к болезни, особый статус, с сохранением за личностью всех социальных атрибутов + саоциальных идентичностей. "Микроанализ", как Жиль Делэз и Феликс Гаттари назвали эту процедуру, развитую в контексте мая 1968 г. в Париже и в антипсихиатрическом движении, -- пытается в данной ситуации раскрыть все аспекты вопроса, на всех возможных уровнях. (12) Причины, цели и случайные стечения обстоятельств раскладываются на составляющие элементы и должны каждый раз оцениваться в соответствии с ситуацией. В этом контексте также всегда ясно, что уже постановка диагноза сама по себе продуктивна + влияет на процесс. Так что потенциально бесконечное число микро-событий становится предметом рассмотрения: мыслит ли сам пациент "медицинскими" категориями, не скучно ли это, какие есть в клинической картине или истории болезни необычные вещи, какие страхи и в какой степени имеют место, как связана болезнь человека с его работой или другими ожиданиями. С другой стороны, соблюдающая правила история болезни навязывает силовую структуру. Между разнородными элементами микроанализа, которые гетерогенны + открыты для всех + стандартизация аппаратом власти (традиционная клиническая картина как ретерриторизация) существует дистанция, но есть и взаимозависимость. Власти (= болезнь) тоже можно желать, может появиться потребность адоптировать себя к данному клиническому развитию, можно хотеть быть жертвой, объектом, но также рано или поздно может появиться желание спастись -- если повезет, если ты будешь исключением из правил, если диагноз окажется неверным, или -- борясь с болезнью, борясь против системы солидарно с другими. Предварительное условие -- чтобы тело как фетиш, производящее истину, уступило место спектру возможностей + разнообразных значений.

Машина

На примере репродуктивных технологий мы можем также ясно видеть как развитие медицины продолжает соответствовать бытующей в обществе регуляции категорий: нормальный и ненормальный, но также сексуальности и пола, и не ведет к увеличению самоопределения. Начиная с 80-х годов отношения между технологизацией, ожиданиями прибыли и контролем были описаны женскими и лесбийскими группами при помощи ключевого слова "демографический контроль". Так что за пределами ожидаемой прибыли, оплодотворение "ин витро"(ОИВ), то есть в пробирке, находится в социальном контексте, который утверждает традиционную модель семьи с правовой основой, позволяющей ОИВ только для гетеросексуальных семейных пар . Поскольку искусственное оплодотворение -- не лечение болезни, политизация, например, через группы взаимопомощи, трудна и возможна только, если здоровью женщины был нанесен ущерб массированным гормональным воздействием или длительным и болезненным, но безуспешным лечением. Критика искусственного оплодотворения, однако, может состоять не только в указании на опасности + маловероятность успеха. "Очернение" имиджа или попытка запустить отличающиеся имиджи уже признает коммодификационную природу репродуктивной технологии. Антиреклама может работать как дезинформация, но также служит индивидуализации, порожденной возможностями биотехнологии.

С этой и других точек зрения так называемый СПИДовый кризис -- это социальный прототип -- как попытка знакомства с эрой генной инженерии (принуждения), но также как акселератор движения к коллективной болезни + служит самоопределению. Сложная система (сложная и для больных СПИДом, и на уровне общества как антисексуальность, гомофобия и т. д.) прослеживается в прямом смысле слова к микроагенту, чтобы графически воплотить/увеществить эту невидимую вещь как "вирус-убийцу" в моделях его функционирования. Высоко техническое определение вируса иммунодефицита человека как причины СПИДа "виртуально" уже содержит вывод: генная инженерия -- "наше единственное оружие против рака и СПИДа" -- как это было представлего в стандартной формуле генноинженерного лобби. Так что генная инженерия появилась как решающий национальный + транснациональный проект Запада -- "Геном человека" (HUGO), который предполагает огромные финансовые затраты + усилия на развитие общественного понимания относительно "расшифровки" человеческого генома. Хотя даже с самого начала этот проект вызывал непонимание как упражнение без озарения,он продолжает служить, со своими научно-фантастическими сроками выполнения (2001 год) сохранению видимости осмысленности, почти как высадка на Луну в 60-х. С другой стороны, СПИД позволяет продвинуться в сторону "политизации" болезни + помещения ее в социальный контекст; хотя проблема никоим образом не решается, появляется возможность преодолеть ситуацию "один на один с болезнью", в которой оказываются люди, узнавшие, что тест дал положительный результат, -- можно объединяться в группы и добиваться общественного внимания. Однако СПИД еще демонстрирует, как полное поражение медицинских институтов + исследований может быть перекручено и представлено как успешное : открыт ВИЧ и механизм его действия. В тоже время стал вырисовываться ненормированный потенциал новых маштабов прибыли.

Взаимодействие между биологической и технической системами понятий доказывает свою социальную эффективность в случае со СПИДом: хотя сегодня почти невозможно установить, пришел ли образ "вируса" из компьютерной сферы в биологическую или наоборот. Это взаимодейстие наделило компьютерные вирусы "подлым и коварным" имиджом + наоборот, что позволило вирусу СПИДа полностью стать правдоподобным агенту, действующему со "смертельной точностью".

В своей статье "Цепочечные молекулы и цепи ассоциаций" Бернхард Гилл комментирует примеры метафор, употребляемых в литературе по генной инженерии и геномному анализу -- как научно-популярной, так и специальной.(13) Он указывает на существование связи между утверждением модели двойной спирали и "победой" неформальной образности и ее "логических перспектив" . Использование метафор привело к ситуации, когда внутриклеточные процессы представляются "по аналогии с машиной, записывающей, хранящей и обрабатывающей информацию, короче -- с компьютером". Например, когда говорят, что метаболизм "запрограммирован" в генах. И что может быть естественнее, чем "перепрограммировать" его с помощью генной инженерии? Использование таких метафор, по Гиллу, ведет к стиранию границ между аналогией и самим объектом, если не эпистомологически (я все же не компьютер), то во всяком случае практически (например, в генной терапии). (Гилл, 419, 420) К тому же через такое использование языка успех компьютерных технологий и их широкое общественное признание проецируется на предпологаемый успех генной инженерии.

Коммуникационные технологии/искусство/экзистенциализм мира товаров Умножение технологических возможностей для "общения" и/или потребления, используя Интернет и д.р. соотносится с сокращением числа тех, кто учавствует в общении: компьютерная конференция с Токио требует меньше "личных параметров" (руки, ноги, голос не нужны), чем поездка туда. Человек, привязанный к монитору, не только одинок в своей поездке, но и отчужден от частей собственного тела, и хоть не становится вовсе бестелесным (мозг -- часть тела не в меньшей степени, чем живот), но двигательные органы почти не используются. Путешествуя таким способом, вы ограничены тем, что присутствует на экране. Вся реклама в Интернете и на магистралях компьютерных данных основана на "кайфе" абстракции. Идея о том, что информация, передаваемая компьютером, удовлетворяет основные элементы общения, трактуется почти таким же способом, как и идея о том, что личность представлена в геноме и + ее жизненный опыт. Придавая информационной "субстанции" универсальное значение, мы возлагаем на нее функцию, подобную той, которую выполняют деньги в условиях капитализма. Она представляется основным посредником и таким образом псевдо-экзистенциально наполняется содержанием . Почти также как деньги, являясь универсальным посредником в получении удовольствий и собственности при капитализме, не только определяют доступ к покупаемым радостям и собственности, но могут превратится в фетиш, отождествляясь с благами, которые они предоставляют, -- компьютерный фанат начинает видеть посреднический контакт/"общение" с компьютером как контакт с миром.

Но вкус к отвержению так называемого натурального и подлинного также способствует этому отчуждению, наполненному существованием. Этот форма удовольствия обнаруживается в самых разных сферах, она применима к "техно"-музыке и моде (продукты, имеющие свой шик из-за получения их с помощью технологического оборудования, но также -- скрытый шик гранжа + возрождение панков, сценарии киберсекса + разнообразные события искусства. Там элементы индустриального формирования субьекта встречаются с подвергающимися сомнению, имеющими"слабые места"стратегиями или моментами. Посредством отчуждения в мире товаров и отстраненного взгляда на собственное тело, реагирающего на течения моды, с одной стороны, могут возникнуть ассоциации с идеями из биотехнологии, но с другой стороны, эти идеи утаиваются + столкновение противоречий (таких как утвердившаяся генетически определенная половая принадлежность + признаки, таких как роль полов + красота.

Перенесение коммуникационных техноидных качеств на биотехнологию, биохимические субстанцию и процессы не очень-то способствует утверждению биотехнологии как естественной отрасли (как это пытается представить генноинженерная промышленность), но скорее, вместо этого, как последний "писк" техники. Технологическое исполнение, относящееся к биотехнологии, приложимо именно в этой точке, не важно, защищает ли оно биотехнологии открыто или только "отражает" их скептически или игриво. Пытаясь справиться с научно-технической важностью, оно отражает их важность, скрывая их историчность + их функционирование в пределах социальной реструктуризации, которая преследует определенные интересы.

Продолжение следует

Если противники этого консенсуса не могут прибегать к контр-образам (как образы натуральности и не-отчуждения) и также не хотят ограничиваться лишь развертыванием политического критицизма, который сам не способен к альтеркультурной практике, то им нужно собрать ее путаницу,которая состоит из этих образов, присвоить ее и выдать как политический лозунг.

Если неприятие генной инженерии и биотехнологии будет сформулировано из этой путанницы с технологией, есть опасность усвоить исключения, связанные с технологией. Как быть с теми, кто действительно не может или не хочет вступать в какие-либо отношения с технологиями? Тут критикуемое грозит отразиться в критицизме: с этих пор, когда "технологическая вещь" апеллирует к потребности, порожденной индустриальным Западом, ее критика становится разговором сама с собой в тех самых условиях, в которых "не участники" опять исключены.
 

Перевод иллюстрации из книги Бруно Латура:

"Мы начинаем с предложения из книги, в котором нет сведений о том, как оно появилось, и кто его автор; затем берем его в кавычки, помещаем в "воздушный шар", вылетающий из уст того, кто говорит; затем к говорящему прибавляем того, кому это говорится; все они после этого помещаются в определенную ситуацию в пространстве и времени, среди приборов, машин, коллег; дальше, когда аргумент становится "горячее", мы видим, что люди спорят, приводят доводы для убеждения коллег; затем, по мере того как они убеждают друг друга, постепенно исчезает обстановка, место действия и даже сами действующие лица; на последней картинке мы видим новую фразу, без кавычек, написанную в книге, как ту, с которой мы начинали на первой картинке." (Латур, стр. 15)

1 Вложив $ 2.80 в основание, ОПЕРОНОВСКАЯ  ДНК делает все ВОЗМОЖНЫМ

2 "Генетическое искусство" возводит мост между двумя культурами.

3 Свободный художник.

4 Лондонского 1991.

5 См., например, Thomas C. Kuhn, 1967.

6 Gerburg Treusch-Dieter, 'Jenseits der Geschlechterdifferenz - Das Knacken des genetischen Codes, в: Mitteilungen aus der kulturwissenschaftlichen Forschung 31, ноябрь 1992, здесь: p. 89. ("Выход за пределы половых различий / Расщепление генетического кода")

7 Bruno Latour, Science in Action, Cambridge 1987 ("Наука в Действии")

8 Мюллер был, подобно многим генетикам его времени, сторонником евгеники, кто между прочим одобрил обязательную стерилизацию. Ср. Ludger Wess, 'Die Traeume der Genetik ', Nordlingen 1989. P. 16. ("Мечты генетики")

9 Ричарда Строманн в обсуждении с Ludger Wess, 'Die Mausefalle - Der Molekularbiologe Richard Strohmann ueber das erfolglose 'genetische Paradigma' in der Medizin', WoZ 17. Ноябрь 1995. ("Ловушка мыши / Молекулярный биолог Ричард Строманн о неудачной 'генетической парадигме' в медицинской науке")

10 Ludger Wess, ' Der grosse Bloeff', Junge Welt 10. Февраль 1995. ("Большой блеф")

11 Markus Raubuch, 'Abgekuehlte Euphorie - Auf hochgesteckten Erwartungen in die Gentherapie folgt die Ernuechterung', в GID 108/109, декабрь 1995. ("Остывшая эйфория / высокие ожидания в терапии гена сопровождаются разочарованием")

12 См. Deleuze/Guattari, Anti-Oedipus - Kapitalismus und Schizophrenie, (1972) Франкфурт 1988. ("Анти-эдип / Капитализм и шизофрения")

13 Bernhard Gill, 'Kettenmoleküle und Assoziationsketten. Metaphern in der Gentechnologie und Genomanalyse', в: PROKLA 88, 1992 Номер 3. ("Цепные молекулы и цепочки ассоциаций. Метафоры в геной инженерии и в анализе генома")